...по рассказам очевидцев тех событий и то, что лично помню я из детства своего...

Ноябрь. Время сумрачное, абсолютно непонятное, а главное, застойное. Активизировались вампиры, улыбки чеширских котов, отпиленные рога бойцовых быков и сброшенные змеиные шкуры. И что-то как-то вспомнилось из детства, из времени строительства светлого будущего, до которого мы так и не дошли.

Экономика тогда была плановая. Это было хорошо. Но только до той поры, покуда в эти планы не вмешивалась политика. Ну никак тогда было невдомёк нашим сильным мира, что политическая воля может повлиять лишь на сознание масс или отдельного индивидуума. Но ни на законы экономики, ни на законы биологии она повлиять не может. Ну просто не может и всё.

Но они пытались влиять. И зачастую получалось по-"черномырдински".

Первая половина восьмидесятых, совхоз «Мараксинский». Ещё не объявлены Горбачёвым те отмеренные для счастья 3000 литров молока от каждой коровы («а если же мы будем надаиуать больше, тохгда нам просто некуда еуо будет деуать»)* и бурёнок доят по-простому, как всю жизнь доили. И растят молодняк. И всё это дело, и молоко и мясо, а также и посевные площади (тут тоже партия командовала агрономами – когда чего садить и чем удобрять) – всё контролировалось из гор., рай. и обл. и прочих  -комов. Председатель совхоза, как и все его соседи-коллеги, регулярно докладывал об успехах и достижениях председателю ближайшего комитета партии, тот выше и так далее.

И вот до тогдашнего председателя Томского областного комитета партии Егора Кузьмича Лигачёва дошла информация о том, что в Мараксе, где всегда показатели были одними из лучших, суточный привес молодняка бычков за первые полторы недели их жизни вдруг оказался ниже обычного, а главное (!) - ниже определённого партией  и правительством норматива. Непорядок! Егор Кузьмич лично вылетел на место, чтобы «пряников раздать».

Глубоко вникать в суть животноводческих вопросов он не стал. Задав пару вопросов типа «чем кормите?» и «почему ж тогда так?» и получив честные и закономерные ответы, Егор Кузьмич перешёл с нормального русского языка на партийный: стал задавать вопросы без ответов, например, «а что прикажешь мне в Москву докладывать?» или «а может сразу партбилет на стол положишь?». Итогом же начальственного визита в совхоз «Мараксинский» было его устное (естественно ж) распоряжение начать кормить бычков сенажом, чтобы привес молодняка привести к установленной норме. Благо, его заготовили много.

Тут необходимо сказать, что я не являюсь большим знатоком вскармливания молоди крупного рогатого скота, но всем известно, что вначале телята сосут мамку. То есть, цельным молоком питаются. Понедельно постепенно в их рационе появляется снятое молоко вместо цельного и вода на питьё, затем добавляют овощи, фураж, и только потом уже силос и сенаж. То есть, грубость корма возрастает постепенно. Всё примерно так же, как и у людей, только быстрее. И чтобы не знать таких прописных истин Егору Кузьмичу, родившемуся и выросшему в крестьянской семье…

Попытались было сопротивляться, объяснить, мол, как же так, отец родной, рано ж сейчас-то, переходить на грубый корм, нельзя пока. Но тут снова из уст елейных посыпались вопросы, ответом на которые могло быть лишь молчание.

Сложней всего это решение было объяснить работникам непосредственно занятым кормлением и уходом за молодым поголовьем. Поэтому им ничего и не объясняли. Распорядились, как было велено, и дело с концом.

А конец у этого дела был не очень хорошим. Даже очень нехорошим он был. За те двое суток, что молодняк кормили сенажом, стали ли они прибавлять в весе и догонять собратьев из соседних хозяйств неизвестно, ну а к исходу третьего дня все бычки издохли. Другими словами, наблюдался их массовый падёж. Несколько сотен молоденьких двухнедельных бычков! А потом возникали глупые вопросы: а чего это у нас мясо в магазинах по талонам?

Ответ был прост и лежал на поверхности. Только озвучить его никто не решился.

А председатель совхоза тогда, должно быть, более всего пожалел о том, что доложил ситуацию честно, не исказив. Приписал бы чуток – и не было бы никаких проблем.

Если вы подумали, что мой вывод о талонной системе в стране лишь от того, что тогда был этот «лигачёвско-крупнорогатый» падёж молодняка, то напрасно. Просто случай очень конкретный и яркий. Можно сказать, образчик.

Показателен был и такой случай. Совершенно не продовольственный. Май 1979 года, только-только по Оби прошёл ледоход, отдельные льдины нет-нет, да предстают ещё людскому взору. И люди всё ещё приходят на реку. Посмотреть-полюбоваться её величием. Обь – поистине великая река. В районе Колпашева, городе, где я родился и вырос, она ежегодно смещалась вправо по нескольку метров. То побольше, то чуть меньше. То в этом месте, то в том. Русло менялось и меняется до сих пор. Левый, пологий песчаный берег, в этом месте наступает, а правый, яр крутой, отступает, принося в жертву город по частям. Только на моей памяти рухнули под обрыв где три, а где четыре улочки. Вместе с огородами и домами. Почти совсем упал школьный сад городской четвёртой школы, где когда-то училась моя мама. Когда я спросил у отца, много ли яра нашего колпашевского на его памяти ушло под воду, он загибал пальцы рук, произнося названия улиц, стадион, старую милицию…с его слов получилось никак не менее полукилометра. Ну а мы как раз о той самой старой милиции и поговорим. До того как стать старой милицией, это здание было просто милицией. А ещё раньше - НКВД. Про него десятилетия ходили жуткие слухи и, как в тот весенний день выяснилось, небезосновательно. Кто первый заметил страшную картину неизвестно, да и не важно. То ли с реки, с уже вступивших в навигацию многочисленных в то время теплоходов, то ли с берега – ведь если смотришь на наш крутой яр - всегда завораживает. Тем более, когда сам стоишь, осторожно подходя поближе к краю и рискуя обвалиться вниз вместе с очередной земляной глыбой, и наблюдаешь этот самый крутой берег в полусотне-сотне метров вниз или вверх по течению. А картина открылась люду нашему следующая. В яру, на высоте трёх четвертей от уровня воды (высота яра у нас метров 15-20), на протяжении почти двух десятков метров прямой линией, где  по одному, где грудой друг на дружке, подобно картинкам древних окаменелостей в учебниках истории и биологии, были вкраплены человеческие тела и кости. Черепа и рёбра, руки и ноги, а самое страшное – целые тела, хорошо сохранившиеся, мумифицированные, в сохранившей даже цвет одежде. Они иногда, по мере того как берег рушился в воду, как будто нарочито медленно, чуть шевельнувшись, тоже падали следом. На картину эту люди приходили смотреть толпами, убегая с работы. Но зрелище было недолгим. На следующий же день председатель Колпашевского горкома партии доложил о ЧП наверх – председателю обкома. Егор Кузьмич прилетел на вертолёте, полетал над этим, уже пустынным из-за милицейского оцепления местом, и буквально сходу принял изумительнейшее решение. По его указке вплотную к крутому берегу, поминутно рискуя быть повреждёнными обрывающимися с высоты земляными глыбами, были подогнаны два большущих теплохода с мощными двигателями, которые, сменяя друг друга, в течение нескольких суток усиленно «газовали», «помогая» Оби наступать. Обрушили яр быстро и качественно. С глаз долой – из сердца вон. Правда, ещё две недели бригады «добровольцев» на лодках доделывали эту работу. Потому что ведь половина тел утонула либо была размолота в куски винтами теплоходов, другая же половина отправилась в плавание по течению. Жуткое зрелище. Мумии человеческие с отверстиями в затылках. Бригады эти, привязывая к телам ломы и кирпичи, топили их. А те, бывало, снова всплывали к свету белому. Как будто соскучились по нему за сорок лет под землёй.
И после этого молчок! Правда, в полутора-двух километрах ниже по течению, на городском пляже, несколько раз тем летом люди находили то, что сразу не успевало упасть на дно и заилиться, а какое-то время катилось по дну Оби, течение у которой довольно быстрое. Думаю, вы поняли, что за находки обнаруживались на пляже. Да-да, правильно, черепа. С которыми пацанва носилась по городу, надев на палки и пугая прохожих. А мумии всплывали иногда то тут, то там в течение и этого и следующего лета.

А жителям тех нескольких деревянных двухэтажек, построенных в 30-40-х годах и вот так вот в одночасье обрушенных в воду, в течение этих нескольких дней дали жильё в новых пятиэтажных каменных домах. У меня одноклассник тоже так вот переехал. Точнее, родители его, сами-то мы тогда ещё в детский сад ходили.

Можно по-разному относиться к сталинскому времени, разговор-то сейчас не об этом. Разговор о том, что во все времена как-то не было принято ни на могилах плясать, ни каким другим способом измываться над останками хоть врагов, хоть преступников. Конечно, в относительно цивилизованном обществе. Ну и за редким исключением. Что можно было предпринять тогда Лигачёву? Да и городскому главе? Почему-то как-то любят все не сами решать проблемы, а чужими руками и головами. Начальствующими ли или просто работяг. Ответы на вопрос могут быть различными, но лично мне думается, что Егор Кузьмич тогда принял далеко не единственно правильное решение. По прошествии лет стало известно, что там указявки-то вроде как аж из самой первопрестольной были.

А спустя двенадцать лет на огромный тополь, к тому времени изо всего более или менее большого стоящего и торчащего в том месте берега, был прибит большой скелет из нержавейки. Как напоминание о том, что здесь потом будет памятник. Священнослужители на открытии присутствовали и, конечно же, во всю перестраивающиеся тогда деятели горкома партии. Нас, школьников, водили классами. Сейчас этого тополя вместе с нержавеющим скелетом нет уже давно. Тоже в воду рухнул.

Если читателю покажется, что я тут с ехидной улыбочкой поддакиваю Парфёнову и прочим сванидзам, «великим обличителям» эпохи Сталина, то тот ошибается. Я написал лишь только то, что хотел – не больше и не меньше.

Если начать рассуждать, то у вождя была куча минусов вкупе с множеством плюсов, которых так не хватает им, сегодняшним. Ещё неизвестно (и никогда не будет известно, потому что история не терпит сослагательного наклонения) что было бы, если бы в те почти тридцать лет у руля государства был не этот горец, а кто другой. И разговоры о том, что он-де лично подписывал списки на расстрел – пустое. Подписывал, безусловно. Но лишь малую часть. Всё решалось гораздо быстрее и прозаичнее. На местах. Почему я уверен в этом? Потому что верю своему отцу. А он, рано начавший работать (как раз стране Хрущёвым вовсю теплело), неоднократно слышал и видел, как работающий рядом, бывший сотрудник той самой старой милиции, как подвыпьет, так кричит: «Что?! Сталин?! Да здесь я был Сталин!» - и с этими словами хватался за то место на боку, где раньше наган носил. Вот как оно всё просто-то...

И сейчас не особо-то лучше. Реже и менее массово – да, но гораздо более неизбежно. Сейчас, в эпоху мобильников и прочих цифровых и не только штучек, не скрыться, не убежать, как раньше, не спрятаться…И человека стереть - как два пальца. И никакая гласность тут никого не насторожит даже. Пример Пуманэ, думаю, вполне красноречив.

Я циник? "Раб" безмозглый? Может быть. Настроение не то, чтобы спорить.

Но давайте с вами вернёмся к нашим баранам. В смысле, к языкам, в честь которых и назвал я то, что вы читаете сейчас. На дворе стояла одна из суровых сибирских зим середины второй половины восьмидесятых – разгар эпохи талонов. На масло, на мясо…потом и на водку. Так и жили.

То ли для поднятия общего тонуса трудящихся, то ли ещё для чего (а может, и вправду верил он в то, что говорил?) к нам по партийному напутствию приехал с лекциями профессор Томского медицинского института. Работников больших предприятий собирали в актовых залах этих предприятий, небольших же организаций, по нескольку в раз, усаживали в городском Доме культуры. На этих собраниях тот томский профессор вещал народу (по-современному если – то втирал или лечил), что вообще-то мясо – не очень полезный продукт, кушать его нужно в небольших количествах. Поэтому и талонная система – благо и не что иное, как забота партии и правительства о своём народе. К тому же мы все, как правило, переедаем, что ведёт к холециститам и атеросклерозам, застоям, шлакам и прочим камням. И что вообще-то стаканчика мороженого, по калорийности и питательной ценности, вполне достаточно для обеспечения взрослого организма необходимой для жизнедеятельности энергией на два часа. Вот так-то. А в конце лекции «о вкусной и здоровой пище» обычно предлагали задавать вопросы. Их задавали редко. Но в Колпашевском ССПТУ-2 один смелый нашёлся. Это был мой отец.

- А вот скажите, профессор, правильно ли я Вас понял, что стаканчика мороженого мне вполне хватит, чтобы два часа работу работать?

В зале сдержанные смешки. Представляю эту картину. Отец ростом метр восемьдесят два и весом тогда за девяносто кэгэ, статный мужчина, единственный в училище забавы ради полную двухсотпятидесятилитровую бочку с краской ронял, а потом снова ставил. При этом ничуть не кряжистый, подвижный, боксёрско-шофёрское телосложение у него. А глаза такие детские при этом. Вы представили эту картинку? И вот такие вопросики он про мороженое задаёт.

- Да, Вы совершенно правильно меня поняли, вполне хватит! – ответил лектор.

Тогда отцу было примерно столько лет, сколько мне сейчас. Такой же бесшабашно-пофигистический серьёзный клоун.

- А Вы сколько дней у нас ещё пробудете? А то я Вас к себе на выходные пригласить хотел.
- В гости? Простите, товарищ, но планом командировки визиты к частным лицам не предусмотрены…

- Да я как раз по Вашей лекции, профессор, сначала хотел на ремонт машины пригласить в неотапливаемый бокс, да подумал – Вам руки студить нельзя, Вы ж, наверное, людей оперируете, жизни спасаете, а вот что если бы в субботку ко мне в гости пришли. Можно и в баньке попариться. А в воскресенье с утра встали бы с Вами, по стаканчику мороженого бы скушали и пошли дрова колоть. Я намедни машину привёз. Через пару часов - ещё по стаканчику. И снова за колуны! Через два часа – ещё. Так вместе бы дружно-то, глядишь, и перекололи б все к вечеру, там всего-то десять кубов, как думаете, профессор?

Договорить отцу толком не дали товарищи по работе, усадили на место силком. А председатель и прочие члены партогрганизации училища уже давно шипели и молнии в его сторону пускали.

- Ты чего, Ковалёв? Кто тебя за язык тянул? Это же школьный товарищ и большой друг самого Лигачёва!!

В общем, впаяли папеньке моему выговор по партийной линии, что для него, рядового честного коммуниста, большим ударом было. Помню, как он переживал, капли пил, как мама ему говорила:

- Вовк, ну почему тебе вечно больше всех надо-то?
- Наташ, ну не мог я усидеть! Не мог! У-у-м-м-м...мороженое!

Матом отец никогда в жизни не ругался. Представляю, что бы выслушали те, кто объявлял тот выговор, и наслушались домашние, будь я на месте отца. Я без мата вообще не могу, разговариваю я на ём.

Тогда - некоторое время - для семьи буквально ребром стоял классический вопрос: что делать?
Ну да, слава Богу, улеглось всё, устаканилось.

А для разрядки обстановки добавить остаётся, что в то время в Колпашеве мороженого было не сыскать. В Томске – да, ну или в тех семьях, где мужчины на грузовиках в рейсы мотались, а в магазинах не было – только по праздникам завозили.

Вот супруга моя, к примеру, в детстве всю зиму мороженое ела без счёта, летом «пепси-колу» пила, а кукурузные палочки – круглый год. Потому и говорит мне, что я ничего слаще морковки не ел.

А ещё она икру осетровую ложками трескала. Потому как тесть мой, кроме профессии своей - шофёрства, весьма охоч был до охоты разной. На зверя, на рыбу, на женщин…ну да об этом пусть супруга сама мемуары пишет)))

____________________________________________________
* ну никак лучше я Горбачёвский акцент не могу «изобразить»